Земская больница. За отсутствием доктора, уехавшего жениться, больных принимает фельдшер Курятин, толстый человек лет сорока, в поношенной чечунчовой жакетке и в истрепанных триковых брюках. На лице выражение чувства долга и приятности. Между указательным и средним пальцами левой руки — сигара, распространяющая зловоние.
   В приемную входит дьячок Вонмигласов, высокий коренастый старик в коричневой рясе и с широким кожаным поясом. Правый глаз с бельмом и полузакрыт, на носу бородавка, похожая издали на большую муху. Секунду дьячок ищет глазами икону и, не найдя таковой, крестится на бутыль с карболовым раствором, потом вынимает из красного платочка просфору и с поклоном кладет ее перед фельдшером.       

     — А-а-а... мое вам! — зевает фельдшер. — С чем пожаловали?
   — С воскресным днем вас, Сергей Кузьмич... К вашей милости... Истинно и правдиво в псалтыри сказано, извините: «Питие мое с плачем растворях». Сел намедни со старухой чай пить и — ни боже мой, ни капельки, ни синь-порох, хоть ложись да помирай... Хлебнешь чуточку — и силы моей нету! А кроме того, что в самом зубе, но и всю эту сторону... Так и ломит, так и ломит! В ухо отдает, извините, словно в нем гвоздик или другой какой предмет: так и стреляет, так и стреляет! Согрешихом и беззаконновахом... Студными бо окалях душу грехми и в лености житие мое иждих... За грехи, Сергей Кузьмич, за грехи! Отец иерей после литургии упрекает: «Косноязычен ты, Ефим, и гугнив стал. Поешь, и ничего у тебя не разберешь». А какое, судите, тут пение, ежели рта раскрыть нельзя, всё распухши, извините, и ночь не спавши...
   — М-да... Садитесь... Раскройте рот! Вонмигласов садится и раскрывает рот. Курятин хмурится, глядит в рот и среди пожелтевших от времени и табаку зубов усматривает один зуб, украшенный зияющим дуплом.
   — Отец диакон велели водку с хреном прикладывать — не помогло. Гликерия Анисимовна, дай бог им здоровья, дали на руку ниточку носить с Афонской горы да велели теплым молоком зуб полоскать, а я, признаться, ниточку-то надел, а в отношении молока не соблюл: бога боюсь, пост...
   — Предрассудок... (пауза). Вырвать его нужно, Ефим Михеич!
   — Вам лучше знать, Сергей Кузьмич. На то вы и обучены, чтоб это дело понимать как оно есть, что вырвать, а что каплями или прочим чем... На то вы, благодетели, и поставлены, дай бог вам здоровья, чтоб мы за вас денно и нощно, отцы родные... по гроб жизни...
   — Пустяки... — скромничает фельдшер, подходя к шкапу и роясь в инструментах. — Хирургия — пустяки... Тут во всем привычка, твердость руки... Раз плюнуть... Намедни тоже, вот как и вы, приезжает в больницу помещик Александр Иваныч Египетский... Тоже с зубом... Человек образованный, обо всем расспрашивает, во всё входит, как и что. Руку пожимает, по имени и отчеству... В Петербурге семь лет жил, всех профессоров перенюхал... Долго мы с ним тут... Христом-богом молит: вырвите вы мне его, Сергей Кузьмич! Отчего же не вырвать? Вырвать можно. Только тут понимать надо, без понятия нельзя... Зубы разные бывают. Один рвешь щипцами, другой козьей ножкой, третий ключом... Кому как.     
   Фельдшер берет козью ножку, минуту смотрит на нее вопросительно, потом кладет и берет щипцы.
   — Ну-с, раскройте рот пошире... — говорит он, подходя с щипцами к дьячку. — Сейчас мы его... тово... Раз плюнуть... Десну подрезать только... тракцию сделать по вертикальной оси... и всё... (подрезывает десну) и всё...
   — Благодетели вы наши... Нам, дуракам, и невдомек, а вас господь просветил...
   — Не рассуждайте, ежели у вас рот раскрыт...     
   — Этот легко рвать, а бывает так, что одни только корешки... Этот — раз плюнуть... (накладывает щипцы). Постойте, не дергайтесь... Сидите неподвижно... В мгновение ока... (делает тракцию). Главное, чтоб поглубже взять (тянет)... чтоб коронка не сломалась...
   — Отцы наши... Мать пресвятая... Ввв...
   — Не тово... не тово... как его? Не хватайте руками! Пустите руки! (тянет). Сейчас... Вот, вот... Дело-то ведь не легкое...
   — Отцы... радетели... (кричит). Ангелы! Ого-го... Да дергай же, дергай! Чего пять лет тянешь?
   — Дело-то ведь... хирургия... Сразу нельзя... Вот, вот...
   Вонмигласов поднимает колени до локтей, шевелит пальцами, выпучивает глаза, прерывисто дышит... На багровом лице его выступает пот, на глазах слезы. Курятин сопит, топчется перед дьячком и тянет... Проходят мучительнейшие полминуты — и щипцы срываются с зуба. Дьячок вскакивает и лезет пальцами в рот. Во рту нащупывает он зуб на старом месте.
   — Тянул! — говорит он плачущим и в то же время насмешливым голосом. — Чтоб тебя так на том свете потянуло! Благодарим покорно! Коли не умеешь рвать, так не берись! Света божьего не вижу...
   — А ты зачем руками хватаешь? — сердится фельдшер. — Я тяну, а ты мне под руку толкаешь и разные глупые слова.... Дура!
   — Сам ты дура!
   — Ты думаешь, мужик, легко зуб-то рвать? Возьмись-ка! Это не то, что на колокольню полез да в колокола отбарабанил! (дразнит). «Не умеешь, не умеешь!» Скажи, какой указчик нашелся! Ишь ты... Господину Египетскому, Александру Иванычу, рвал, да и тот ничего, никаких слов... Человек почище тебя, а не хватал руками... Садись! Садись, тебе говорю!
   — Света не вижу... Дай дух перевести... Ох! (садится). Не тяни только долго, а дергай. Ты не тяни, а дергай... Сразу!
   — Учи ученого! Экий, господи, народ необразованный! Живи вот с этакими... очумеешь! Раскрой рот... (накладывает щипцы). Хирургия, брат, не шутка... Это не на клиросе читать... (делает тракцию). Не дергайся... Зуб, выходит, застарелый, глубоко корни пустил... (тянет). Не шевелись... Так... так... Не шевелись... Ну, ну... (слышен хрустящий звук). Так и знал!
   Вонмигласов сидит минуту неподвижно, словно без чувств. Он ошеломлен... Глаза его тупо глядят в пространство, на бледном лице пот.
   — Было б мне козьей ножкой... — бормочет фельдшер. — Этакая оказия!
   Придя в себя, дьячок сует в рот пальцы и на месте больного зуба находит два торчащих выступа.
   — Паршивый чёрт... — выговаривает он. — Насажали вас здесь, иродов, на нашу погибель! —
   Поругайся мне еще тут... — бормочет фельдшер, кладя в шкап щипцы. — Невежа... Мало тебя в бурсе березой потчевали... Господин Египетский, Александр Иваныч, в Петербурге лет семь жил... образованность... один костюм рублей сто стоит... да и то не ругался... А ты что за пава такая? Ништо тебе, не околеешь!
   Дьячок берет со стола свою просфору и, придерживая щеку рукой, уходит восвояси...

A rural hospital. In the absence of the doctor, who had gone away to get married, the medical assistant Kuryatin accepts patients, an obese man of forty in a shabby coarse silk jacket and worn out fabric slacks. On his face is the appearance of a feeling of duty and pleasantness. Between the index and the middle fingers of the left hand— a cigar, emitting a stench.      
   Into reception enters the custodian of the church Vonmiglasov, a tall, thick old man in a brown cassock and wearing a wide, leather belt. His left eye was wall-eyed and half-shut, on his nose a wart, reminiscent of a large fly from a distance. For a second the custodian searches for a church icon with his eyes, and, not finding one, crosses himself on a bottle of carbolic acid, then takes a loaf of bread from a red scarf and places it before the medical assistant, with a bow.
   —Ahhhh… mine is it! — yawns the assistant. — To what do I owe this pleasure?
   —A happy Sunday to you, Sergei Kuzmich…to your worship…purely and truly it is said in the psaltery, excuse me: “My drink is watered with tears”. I was sitting the other day to drink tea with the old man and— my lord no, not a drop, not the smallest amount, you just lay down and die…gulp a little bit— and I have no strength! Besides in the tooth itself, all this side…how it aches, how it aches! In the ears it feels, excuse me, as if there is a nail in them or another like thing: how one suffers, how one suffers! I sinned and committed iniquities…for I cursed my soul with shameful sins, and squandered my life in idleness…for sins, Sergei Kuzmich, for sins! Father priest after the liturgy reproaches: “You are muddle mouthed, Efim, and have become soft. You sing, and you do not understand anything” But you decide the song here, if your mouth will not open, everything is swollen, excuse me, and at night you did not sleep…
   —Hm yes…sit down.. open your mouth, sir! Vosmiglasov sits and opens up his mouth. Kuryatin scowls, looks inside the mouth and around the teeth, yellowed from time and tobacco, and observes one tooth, decorated with a gaping cavity.
   —Father deacon ordered vodka with horseradish to be applied— it did not help. Glikeriya Anisimovna, lord give health to them, gave a bracelet to carry from Mount Athos and ordered to rinse the tooth in warm milk, but I, I must admit, wore the bracelet, but in regards to the milk I did not abide: I fear God, the fast…
   —Prejudice…(pause). It must be pulled, Efim Mikheyich!
   —You know better, Sergei Kuzmich. Since you are trained in it, so that you may understand this matter how it is, that to pull it, but with drops or anything else.. since you patrons are also put here, lord give you health, so that we day and night for you, dear fathers…from life until death…
   —Nonsense…—utters the assistant, approaching the cabinet and digging through the instruments. — Surgery—nonsense… here the habit is steadiness of the hands, nothing to spit at…the other day, also, like you also,  mister Alexander Ivanich Egyptesky… also with a tooth… an educated person, asks about everything, goes into it all, so it is. He shakes hands, by name and patronymic… in Petersburg he lived seven years, sniffed all the professors… I was here with him a long time… he prays with Christ the Lord: take this from me, Sergey Kuzmich! Why not pull it out? It can be pulled. You must understand here, without understanding it is impossible… teeth are different. One you pull with pliers, another with a cigarette, a third with a key…to each their own.
   The assistant takes a cigarette, looks for a minute at it quizzically, then puts it away and takes the pliers.
   —Well, open wider…— he says, approaching the custodian with the pliers. — Now we should…that…nothing to spit at… only to cut the gums…traction along the vertical axis… and that is it… (cuts under the gums) and that is it…
   —You are our patrons…to us dimwits it never occurred, but the lord enlightened you…
   —Do not talk, if you open your mouth up…
   —-This is easy to pull, but it is so, only one root… this — nothing to spit at…. (he applies the pliers) Stay put, do not move… sit still… in a blink of an eye… (he makes an incision). Mainly, so we grab it a bit deeper (he pulls)… so the crown is not broken…
   —Our fathers…Holy mother…Ohh…
   —No, no…how does it feel? Do not grab with your hands! Put down your hands! (pulls) Now…okay, okay… you know it is not so easy a thing…
   —Fathers…parents…(screams) Angels! Oh, ho-ho…just grab it, grab it! What do you pull five years for?
   —It is that kind of thing… surgery… cannot do it suddenly… now, now…
   Vosmyglasov lifts up his knees to his elbows, moves his fingers, eyes open wide, he breathes haltingly… on his scarlet face comes out sweat, in his eyes tears. Kuryatin breathes heavily, shifts in front of the custodian and pulls…an excruciating half-minute passes— and the pliers break off from the tooth. The custodian leaps up and puts his fingers in his mouth. He feels in his mouth for the tooth in its old place.      
     
   —It is pulled! — he says with a crying and at the same time, derisive voice. — I hope they pull you that way in the next life! I humbly thank you! If you do not know how to remove, then do not grab! I do not see the daylight…
   —Why did you grab with your arms? —the assistant was getting angry.— I pull, but you push under my arms and different foolish words…Idiot!
   —You are the idiot!
   —You think, son, it is easy to pull a tooth? You pull it! It is not like when you climbed up to the bell tower and rang the bell! (Teases). “You do not get it, do not get it.” Do tell, what a dictator we found here! You look…Mister Egypetsky, Alexander Ivanich, I pulled, and that was good, none of these words…a better man than you, but did not grab with their arms…sit down! Sit down, I tell you!
   —I do not see daylight…my soul is passing through…Oh! (he sits down). Only do not pull, but tug it out. Do not pull, but tug it out…quickly!   
   —Teach the learned! Lord, what an uneducated race. Live here with these…you will go mad! Open up…(he inserts the pliers). Surgery, brother, is no joke…you do not read about this in the choir…(makes an incision). Do not fidget…the tooth, is going, stubborn, the root is deeply set in…(pulls). Do not move…Like so…like so…do not move…Here, here…(a crunching sound is heard) I knew it!
   Vosmiglasov sits for a minute motionlessly, as if without senses. He is shocked…his eyes bluntly stare into space, sweat on his pale face.
   —If I could have a cigarette…—mumbles the assistant.— What an occurrence!
   Coming to himself, the custodian sticks his fingers in his mouth and in the place of the diseased tooth, finds two protruding ledges.
   —Rotten hell…—he speaks out.— You sat here, Herod, upon our ruin! —
   Insult me even more…—grumbles the assistant, putting the pliers back in the cabinet.— boor…they did not treat you to the rod much at seminary…Mister Egyptesky, Alexander Ivanich, was living in Petersburg for seven years…education…one suit costs a hundred rubles… and he did not make a fuss…but why are you acting like such a peacock? It is nothing, you will not die!
   The custodian takes his bread from the table and, holding his hand to his cheek, leaves to go home…