WARD NUMBER 6
By Anton Pavlovich Chekov
XVI
Доктор ходил, смотрел, ел, пил, но чувство у него было одно: досада на Михаила Аверьяныча. Ему хотелось отдохнуть от друга, уйти от него, спрятаться, а друг считал своим долгом не отпускать его ни на шаг от себя и доставлять ему возможно больше развлечений. Когда не на что было смотреть, он развлекал его разговорами. Два дня терпел Андрей Ефимыч, но на третий объявил своему другу, что он болен и хочет остаться на весь день дома. Друг сказал, что в таком случае и он остается. В самом деле, надо отдохнуть, а то этак ног не хватит. Андрей Ефимыч лег на диван, лицом к спинке и, стиснув зубы, слушал своего друга, который горячо уверял его, что Франция рано или поздно непременно разобьет Германию, что в Москве очень много мошенников и что по наружному виду лошади нельзя судить о ее достоинствах. У доктора начались шум в ушах и сердцебиение, но попросить друга уйти или помолчать он из деликатности не решался. К счастию, Михаилу Аверьянычу наскучило сидеть в номере, и он после обеда ушел прогуляться.
Оставшись один, Андрей Ефимыч предался чувству отдыха. Как приятно лежать неподвижно на диване и сознавать, что ты один в комнате! Истинное счастие невозможно без одиночества. Падший ангел изменил богу, вероятно, потому, что захотел одиночества, которого не знают ангелы. Андрей Ефимыч хотел думать о том, что он видел и слышал в последние дни, но Михаил Аверьяныч не выходил у него из головы.
«А ведь он взял отпуск и поехал со мной из дружбы, из великодушия, — думал доктор с досадой. — Хуже нет ничего, как эта дружеская опека. Ведь, вот, кажется, и добр, и великодушен, и весельчак, а скучен. Нестерпимо скучен. Так же вот бывают люди, которые всегда говорят одни только умные и хорошие слова, но чувствуешь, что они тупые люди».
В следующие затем дни Андрей Ефимыч сказывался больным и не выходил из номера. Он лежал лицом к спинке дивана и томился, когда друг развлекал его разговорами, или же отдыхал, когда друг отсутствовал. Он досадовал на себя за то, что поехал, и на друга, который с каждым днем становился всё болтливее и развязнее; настроить свои мысли на серьезный, возвышенный лад ему никак не удавалось.
«Это меня пробирает действительность, о которой говорил Иван Дмитрич, — думал он, сердясь на свою мелочность. — Впрочем, вздор... Приеду домой, и всё пойдет по-старому...»
И в Петербурге то же самое: он по целым дням не выходил из номера, лежал на диване и вставал только затем, чтобы выпить пива. Михаил Аверьяныч всё время торопил ехать в Варшаву.
— Дорогой мой, зачем я туда поеду? — говорил Андрей Ефимыч умоляющим голосом. — Поезжайте одни, а мне позвольте ехать домой! Прошу вас!
— Ни под каким видом! — протестовал Михаил Аверьяныч. — Это изумительный город. В нем я провел пять счастливейших лет моей жизни!
У Андрея Ефимыча не хватило характера настоять на своем, и он скрепя сердце поехал в Варшаву. Тут он не выходил из номера, лежал на диване и злился на себя, на друга и на лакеев, которые упорно отказывались понимать по-русски, а Михаил Аверьяныч, по обыкновению, здоровый, бодрый и веселый, с утра до вечера гулял по городу и разыскивал своих старых знакомых. Несколько раз он не ночевал дома. После одной ночи, проведенной неизвестно где, он вернулся домой рано утром в сильно возбужденном состоянии, красный и непричесанный. Он долго ходил из угла в угол, что-то бормоча про себя, потом остановился и сказал:
— Честь прежде всего!
Походив еще немного, он схватил себя за голову и произнес трагическим голосом:
— Да, честь прежде всего! Будь проклята минута, когда мне впервые пришло в голову ехать в этот Вавилон! Дорогой мой, — обратился он к доктору, — презирайте меня: я проигрался! Дайте мне пятьсот рублей!
Андрей Ефимыч отсчитал пятьсот рублей и молча отдал их своему другу. Тот, всё еще багровый от стыда и гнева, бессвязно произнес какую-то ненужную клятву, надел фуражку и вышел. Вернувшись часа через два, он повалился в кресло, громко вздохнул и сказал:
— Честь спасена! Едемте, мой друг! Ни одной минуты я не желаю остаться в этом проклятом городе. Мошенники! Австрийские шпионы!
Когда приятели вернулись в свой город, был уже ноябрь и на улицах лежал глубокий снег. Место Андрея Ефимыча занимал доктор Хоботов; он жил еще на старой квартире, в ожидании, когда Андрей Ефимыч приедет и очистит больничную квартиру. Некрасивая женщина, которую он называл своею кухаркой, уже жила в одном из флигелей.
По городу ходили новые больничные сплетни. Говорили, что некрасивая женщина поссорилась со смотрителем и этот будто бы ползал перед нею на коленях, прося прощения.
Андрею Ефимычу в первый же день по приезде пришлось отыскивать себе квартиру.
— Друг мой, — сказал ему робко почтмейстер, — извините за нескромный вопрос: какими средствами вы располагаете?
Андрей Ефимыч молча сосчитал свои деньги и сказал:
— Восемьдесят шесть рублей.
— Я не о том спрашиваю, — проговорил в смущении Михаил Аверьяныч, не поняв доктора. — Я спрашиваю, какие у вас средства вообще?
— Я же и говорю вам: восемьдесят шесть рублей... Больше у меня ничего нет.
Михаил Аверьяныч считал доктора честным и благородным человеком, но все-таки подозревал, что у него есть капитал по крайней мере тысяч в двадцать. Теперь же, узнав, что Андрей Ефимыч нищий, что ему нечем жить, он почему-то вдруг заплакал и обнял своего друга.
XVI
The doctor walked, looked, ate, drank, but had only one feeling: aggravation towards Mikhail Averyanich. He wanted to get a break from his friend, leave him, hide away, but his friend considered his duty not to let him even one step away from himself and to provide him further possible entertainment. When there was nothing to look at, he diverted him with conversations. Andre Efimich was patient for two days, but on the third he announced to his friend, that he was ill and wanted to stay home the entire day. His friend said, that in that case he would also stay. Actually, to rest is necessary, so the legs will not suffer. Andre Yefimich laid on the couch with his face to the back and, clenching his teeth, listened to his friend, who excitedly convinced him, that France sooner or later undoubtedly will defeat Germany, that in Moscow there are very many crooks, and that by outward appearance one cannot judge a horse on its merits. A noise began in the doctor’s ears and a heart palpitation, but to ask a friend to leave or be quiet, he decided not to do out of tactfulness. Fortunately, Mikhail Averyanich got bored of sitting in the room and after lunch he went out for a stroll .
Left alone, Andre Efimich surrendered to a feeling of rest. How pleasant to lie motionless on the couch and to recognize that you are alone in the room! True happiness is impossible without solitude. A fallen angel betrayed the lord, probably, because he desired solitude which angels do not know. Andre Yefimich wanted to think about what he had seen and heard in the last few days, but Mikhail Averyanich was not exiting from his mind.
“But even if he took a trip and went with me out of friendship, kind heartedness, — the doctor was thinking with aggravation. — Nothing is so bad as this friendly chaperoning. You see here, it seems he is good, and kindhearted, and fun loving, but tedious. Intolerably tedious. This is how people are, who always speak only intelligent and good words, but you sense that they are dull people.”
In the next few days Andre Yefimich said he was ill and did not leave the room. He laid with his face towards the back of the couch and languished when his friend entertained him with conversations, or he relaxed when his friend was absent. He was annoyed with himself, since he had come, and with a friend, who each day became more talkative and casual; to adjust his own thoughts to a serious, elevated mode was in no way successful.
“This reality infiltrates me, which Ivan Dmitrich was speaking about, — he thought, becoming angry at his small mindedness. — However, nonsense… I will go home, and everything will be like old times…”
And in St. Petersburg it was exactly the same: he did not leave the room for entire days, laid on the couch and got up only to drink beer. Mikhail Averyanich was in a hurry to go to Warsaw the entire time.
—My dear, why am I going there? — said Andre Yefimich with a suppliant voice. — Go alone, and let me go home! I beg you!
— Not under any circumstances! — protested Mikhail Averyanich. — It is an amazing city. There I spent five of the happiest years of my life!
Andre Efimich did not have the personality to insist on his own way, and he reluctantly traveled to Warsaw. Here, he did not leave from the room, laid on the couch and became upset with himself, with his friend, and with the servants, who stubbornly refused to understand Russian, but Mikhail Averyanich, as usual, healthy, cheerful and amused, strolled around the city from morning until evening and searched for his old friends. A few times he did not spend the night at home. After one night, spent who knows where, he came home early in the morning in a highly agitated state, red and unshaven. He long walked from one corner to the other, muttering something to himself, then stopped and said:
— Honor before all!
Having walked a bit further, he grabbed himself by the head and pronounced in a tragic voice:
—Yes, honor before all! Be it a cursed minute, when it first entered my head to travel to this Babylon! My dear, — he turned towards the doctor, — scorn me: I lost it all! Let me have five hundred rubles!
Andre Efimich counted five hundred rubles and silently handed it over to his friend. He, still all scarlet from shame and anger, incoherently uttered some unnecessary vow, put on an overcoat and left. Returning two hours later, he collapsed in an armchair, sighed aloud and said:
— Honor is saved! Let us go, my friend! I do not want to remain for even one minute in this cursed city. Bandits! Austrian spies!
When the companions returned to their town, it was already November and deep snow laid on the streets. The position of Andre Yefimich was occupied by doctor Khobotov; he still lived in the old apartment, awaiting when Andre Efimich would arrive and clean out the hospital apartment. The unattractive women, who he called his cook, was already living in one of the outbuildings.
Around town, new hospital gossip was spreading. They said, that an unattractive woman had a fight with the watchman and it was as if he was groveling before her on his knees, asking forgiveness.
Andre Yefimich, on the very first day of his arrival, needed to look for an apartment.
— My friend, — said the postmaster to him gently, — excuse me for the immodest question: what means do you have at your disposal?
Andre Yefimich silently counted his money and said:
—Eighty-six rubles.
— I am not asking about that, — said Mikhail Averyanich in embarrassment, having not understood the doctor. — I am asking, what are you means generally?
— I am telling you: eighty-six rubles… I have nothing more.
Mikhail Averyanich considered the doctor an honest and noble person, but nevertheless suspected that he had funds up to at least one thousand and twenty. Now having realized that Andre Efimich was impoverished, that he had nothing to live on, he started crying for some reason and embraced his friend.