WARD NUMBER 6
By Anton Pavlovich Chekov
XVI
Однажды Михаил Аверьяныч пришел после обеда, когда Андрей Ефимыч лежал на диване. Случилось так, что в это же время явился и Хоботов с бромистым калием. Андрей Ефимыч тяжело поднялся, сел и уперся обеими руками о диван.
— А сегодня, дорогой мой, — начал Михаил Аверьяныч, — у вас цвет лица гораздо лучше, чем вчера. Да вы молодцом! Ей-богу, молодцом!
— Пора, пора поправляться, коллега, — сказал Хоботов, зевая.
— Небось вам самим надоела эта канитель.
— И поправимся! — весело сказал Михаил Аверьяныч. — Еще лет сто жить будем! Так-тось!
— Сто не сто, а на двадцать еще хватит, — утешал Хоботов. — Ничего, ничего, коллега, не унывайте... Будет вам тень наводить.
— Мы еще покажем себя! — захохотал Михаил Аверьяныч и похлопал друга по колену. — Мы еще покажем! Будущим летом, бог даст, махнем на Кавказ и весь его верхом объедем — гоп! гоп! гоп! А с Кавказа вернемся, гляди, чего доброго, на свадьбе гулять будем. — Михаил Аверьяныч лукаво подмигнул глазом. — Женим вас, дружка милого... женим...
Андрей Ефимыч вдруг почувствовал, что накипь подходит к горлу; у него страшно забилось сердце.
— Это пошло! — сказал он, быстро вставая и отходя к окну. — Неужели вы не понимаете, что говорите пошлости?
Он хотел продолжать мягко и вежливо, но против воли вдруг сжал кулаки и поднял их выше головы.
— Оставьте меня! — крикнул он не своим голосом, багровея и дрожа всем телом. — Вон! Оба вон, оба!
Михаил Аверьяныч и Хоботов встали и уставились на него сначала с недоумением, потом со страхом.
— Оба вон! — продолжал кричать Андрей Ефимыч. — Тупые люди! Глупые люди! Не нужно мне ни дружбы, ни твоих лекарств, тупой человек! Пошлость! Гадость!
Хоботов и Михаил Аверьяныч, растерянно переглядываясь, попятились к двери и вышли в сени. Андрей Ефимыч схватил склянку с бромистым калием и швырнул им вслед; склянка со звоном разбилась о порог.
— Убирайтесь к чёрту! — крикнул он плачущим голосом, выбегая в сени. — К чёрту!
По уходе гостей, Андрей Ефимыч, дрожа, как в лихорадке, лег на диван и долго еще повторял:
— Тупые люди! Глупые люди!
Когда он успокоился, то прежде всего ему пришло на мысль, что бедному Михаилу Аверьянычу теперь, должно быть, страшно стыдно и тяжело на душе и что всё это ужасно. Никогда раньше не случалось ничего подобного. Где же ум и такт? Где уразумение вещей и философское равнодушие?
Доктор всю ночь не мог уснуть от стыда и досады на себя, а утром, часов в десять, отправился в почтовую контору и извинился перед почтмейстером.
— Не будем вспоминать о том, что произошло, — сказал со вздохом растроганный Михаил Аверьяныч, крепко пожимая ему руку. — Кто старое помянет, тому глаз вон. Любавкин! — вдруг крикнул он так громко, что все почтальоны и посетители вздрогнули. — Подай стул. А ты подожди! — крикнул он бабе, которая сквозь решетку протягивала к нему заказное письмо. — Разве не видишь, что я занят? Не будем вспоминать старое, — продолжал он нежно, обращаясь к Андрею Ефимычу. — Садитесь, покорнейше прошу, мой дорогой.
Он минуту молча поглаживал себе колени и потом сказал:
— У меня и в мыслях не было обижаться на вас. Болезнь не свой брат, я понимаю. Ваш припадок испугал нас вчера с доктором, и мы долго потом говорили о вас. Дорогой мой, отчего вы не хотите серьезно заняться вашей болезнью? Разве можно так? Извините за дружескую откровенность, — зашептал Михаил Аверьяныч, — вы живете в самой неблагоприятной обстановке: теснота, нечистота, ухода за вами нет, лечиться не на что... Дорогой мой друг, умоляем вас вместе с доктором всем сердцем, послушайтесь нашего совета: ложитесь в больницу! Там и пища здоровая, и уход, и лечение.
Евгений Федорович хотя и моветон, между нами говоря, но сведущий, на него вполне можно положиться. Он дал мне слово, что займется вами.
Андрей Ефимыч был тронут искренним участием и слезами, которые вдруг заблестели на щеках у почтмейстера.
— Уважаемый, не верьте! — зашептал он, прикладывая руку к сердцу. — Не верьте им! Это обман! Болезнь моя только в том, что за двадцать лет я нашел во всем городе одного только умного человека, да и тот сумасшедший. Болезни нет никакой, а просто я попал в заколдованный круг, из которого нет выхода. Мне всё равно, я на всё готов.
— Ложитесь в больницу, дорогой мой.
— Мне всё равно, хоть в яму.
— Дайте, голубчик, слово, что вы будете слушаться во всем Евгения Федорыча.
— Извольте, даю слово. Но, повторяю, уважаемый, я попал в заколдованный круг. Теперь всё, даже искреннее участие моих друзей, клонится к одному — к моей погибели. Я погибаю и имею мужество сознавать это.
— Голубчик, вы выздоровеете.
— К чему это говорить? — сказал Андрей Ефимыч с раздражением. — Редкий человек под конец жизни не испытывает того же, что я теперь. Когда вам скажут, что у вас что-нибудь вроде плохих почек и увеличенного сердца, и вы станете лечиться, или скажут, что вы сумасшедший или преступник, то есть, одним словом, когда люди вдруг обратят на вас внимание, то знайте, что вы попали в заколдованный круг, из которого уже не выйдете. Будете стараться выйти и еще больше заблудитесь. Сдавайтесь, потому что никакие человеческие усилия уже не спасут вас. Так мне кажется.
Между тем, у решетки толпилась публика. Андрей Ефимыч, чтобы не мешать, встал и начал прощаться. Михаил Аверьяныч еще раз взял с него честное слово и проводил его до наружной двери.
В тот же день, перед вечером, к Андрею Ефимычу неожиданно явился Хоботов в полушубке и в высоких сапогах и сказал таким тоном, как будто вчера ничего не случилось:
— А я к вам по делу, коллега. Пришел приглашать вас: не хотите ли со мной на консилиум, а?
Думая, что Хоботов хочет развлечь его прогулкой или, в самом деле, дать ему заработать, Андрей Ефимыч оделся и вышел с ним на улицу. Он рад был случаю загладить вчерашнюю вину и помириться и в душе благодарил Хоботова, который даже не заикнулся о вчерашнем и, по-видимому, щадил его. От этого некультурного человека трудно было ожидать такой деликатности.
— А где ваш больной? — спросил Андрей Ефимыч.
У меня в больнице. Мне уж давно хотелось показать вам... Интереснейший случай.
Вошли в больничный двор и, обойдя главный корпус, направились к флигелю, где помещались умалишенные. И всё это почему-то молча. Когда вошли во флигель, Никита, по обыкновению, вскочил и вытянулся.
— Тут у одного произошло осложнение со стороны легких, — сказал вполголоса Хоботов, входя с Андреем Ефимычем в палату. — Вы погодите здесь, а я сейчас. Схожу только за стетоскопом.
И вышел.
XVI
Once Mikhail Averyanich arrived after lunch, while Andre Yefimich was lying on the couch. It happened so, that at this same time Khobotov also showed up with bromide pills. Andre Yefimich lifted himself up with difficulty, sat and supported himself with both arms on the couch.
— And today, my dear, — began Mikhail Averyanich, — the color of your face is much better than yesterday! You are doing well! Truly, very well!
—It is time, time to get well colleague, — said Khobotov, yawning.
— I’m sure you yourself are worn out by this long affair.
— And we will get well! -- said Mikhail Averyanich merrily. —We will live one hundred more years! So be it!
— One hundred not one hundred, but twenty years more is enough, — consoled Khobotov. — It is nothing, nothing colleague, do not be depressed… you will cast a shadow.
—We will still show ourself! laughed Mikhail Averyanich and slapped his friend on the knee.—We still will show! In future years, God willing, we will go to the Caucuses and travel them all on horseback— hop! hop! hop! And we will return from the Caucuses, you watch, for all that is good, we will celebrate a wedding.— Mikhail Averyanich slyly winked an eye.—We will marry you, sweet friend…marry…
Andre Yefimich suddenly felt, that the slimy film was approaching his throat; his heart was dreadfully forgotten to him.
— This is vulgar! — he said, quickly getting up and walking away towards the window. —Do you really not understand that you are saying vulgar things?
He wanted to continue softly and politely, but against his will suddenly clenched his fists and raised them over his head.
— Leave me! — he screamed in someone else’s voice, turning scarlet and shaking with the whole body. —Out! Both out, both!
Mikhail Averyanich and Khobotov got up and peered at him first with misapprehension, then with fear.
—Both out! —Andre Yefimich continued to shout—Dull people! Stupid people! I do not need friendship, or your medicines, dull person! Vulgarness! Filth!
Khobotov and Mikhail Averyanich, looking confusedly at each other, moved back towards the door and exited to the front hall. Andre Yefimich seized the bottle with bromide pills and threw it trailing behind them; making a sound, the bottle broke hitting the threshold.
Get out of here and go to hell! He screamed with a tearful voice, running out into the hall. Go to hell!
Upon the guest’s departure, Andre Yefimich, shaking, as if in a fever, laid on the couch and for a long time kept repeating:
—Dumb people! Stupid people!
When he calmed down, that which first came to mind, was that poor Mikhail Averyanich now must be awfully ashamed and soul-burdened, and that all of this was horrible. Nothing similar had ever happened before. Where was intelligence and tact? Where was the understanding of things and philosophical indifference?
All night the doctor could not fall asleep out of shame and annoyance with himself, but in the morning, at 10:00, he made his way to the post office and apologized to the postmaster.
— We will not recall about that which took place,— said a sentimental Mikhail Averyanich with a sigh, strongly shaking his hand. — who remembers the past, will lose an eye. My lovey! — he suddenly yelled so loud, that all the postmen and visitors flinched. — Give me a chair. And you wait! — he yelled to a woman, who was holding out a registered letter to him through the bars. — Can you not see, that I am busy? We will not remember the past, — he continued tenderly, turning to Andre Efimich.— sit down, I humbly ask, my dear.
He silently looked down at his knees and then said:
— It did not cross my mind to be offended with you. Sickness is not your pal, I understand. Your episode frightened the doctor and I yesterday, and then we talked about you a long time. My dear, why do you not want to seriously address your illness? Is it even possible like this? Pardon me for friendly openness,— whispered Mikhail Averyanich, — you live in the most unfortunate situation: tightness, uncleanliness, no one is looking after you, you won’t be cured this way… my dear friend, the doctor and I with all heart together beseech you, listen to our advice: lay down in the hospital! There is healthy food, and care, and treatment.
Evgeny Fyodorich is unmannered, speaking between us, but knowledgeable, you can fully count on him. He gave me his word that he will look out for you.
Andre Efimich was touched with the genuine sympathy and tears, which suddenly glistened on the postmaster’s cheeks.
— My dearest, do not believe it! — he whispered, placing a hand to his heart. — Do not believe them! It is a deception! My illness is only caused by the fact, that in twenty years in all this town I found only one intelligent person, yes and that one is insane. There is not any illness, but I simply fell into a vicious circle, from which there is no exit. It does not matter to me, I am prepared for anything.
— Rest in the hospital, my dear.
— It is all the same to me, even if I end up in a hole.
— Give your word, friend, that you will listen to all that Evgeny Fyodorich says.
— Kindly, I give my word. But I repeat, dearest, that I fell into a vicious circle. Now everything, even the genuine sympathies of my friends, leads towards one thing— to my demise. I am perishing and I have the bravery to acknowledge that.
—Friend, you will get better.
— Why are you saying this? — said Andre Yefimich with irritation. — it is the rare person near the end of life who does not feel the same thing, that I am now. When they say to you that you have something similar to bad kidneys and an enlarged heart, and you start to treat it, or they say, that you are mad or a criminal, that is, in one word, when when people suddenly pay attention to you, you know, that you have fallen under the spell of a vicious circle, from which you already will not exit. You will try to exit and get lost even further. Give in, because there is already no human strength that will save you. This is how it seems to me.
Meanwhile, the crowd thronged around the window bars. Andre Yefimich, so not to disrupt them, stood up and started to say goodbye. Mikhail Averyanich once more extracted a promise from him and accompanied him to the outer door.
The very same day, before evening, Khobotov unexpectedly appeared to Andre Yefimich in a long coat and in tall boots and spoke with a tone, as if nothing had occurred yesterday.
— I am here on business, colleague. I came to invite you: would you not like to come with me to the symposium, hm?
Thinking that Khobotov wanted to distract him with a walk or, to actually let him earn some money, Andre Yefimich got dressed and exited with him outside. He was happy with the chance to smooth out yesterday’s fault and make amends, and he was grateful in spirit to Khobotov, who did not even mention the previous night and seemingly had mercy on him. From this uncultured person it was difficult to expect such manners.
— And where is your patient? — asked Andre Yefimich.
I have him in the hospital. I have long wanted to show you…an interesting case.
They entered the hospital yard and, going around the main building, headed towards the outbuilding, where the mentally ill were situated. And everything was silent for some reason. When they entered the building, Nikita, as was his habit, jumped up and stretched out.
— With one here occurred a complication with a part of the lungs— said Khobotov in half tones, entering the ward with Andre Yefimich. — You wait here and I’ll be back. I am only going for a stethoscope.
And he walked out.