WARD NUMBER 6
By Anton Pavlovich Chekov
XVII
Уже смеркалось. Иван Дмитрич лежал на своей постели, уткнувшись лицом в подушку; паралитик сидел неподвижно, тихо плакал и шевелил губами. Толстый мужик и бывший сортировщик спали. Было тихо.
Андрей Ефимыч сидел на кровати Ивана Дмитрича и ждал. Но прошло с полчаса, и вместо Хоботова вошел в палату Никита, держа в охапке халат, чье-то белье и туфли.
— Пожалуйте одеваться, ваше высокоблагородие, — сказал он тихо. — Вот ваша постелька, пожалуйте сюда, — добавил он, указывая на пустую, очевидно, недавно принесенную кровать. — Ничего, бог даст, выздоровеете.
Андрей Ефимыч всё понял. Он, ни слова не говоря, перешел к кровати, на которую указал Никита, и сел; видя, что Никита стоит и ждет, он разделся догола, и ему стало стыдно. Потом он надел больничное платье; кальсоны были очень коротки, рубаха длинна, а от халата пахло копченою рыбой.
— Выздоровеете, бог даст, — повторил Никита.
Он забрал в охапку платье Андрея Ефимыча, вышел и затворил за собой дверь.
«Всё равно... — думал Андрей Ефимыч, стыдливо запахиваясь в халат и чувствуя, что в своем новом костюме он похож на арестанта. — Все равно... Всё равно, что фрак, что мундир, что этот халат...»
Но как же часы? А записная книжка, что в боковом кармане? А папиросы? Куда Никита унес платье? Теперь, пожалуй, до самой смерти уже не придется надевать брюк, жилета и сапогов. Всё это как-то странно и даже непонятно в первое время. Андрей Ефимыч и теперь был убежден, что между домом мещанки Беловой и палатой № 6 нет никакой разницы, что всё на этом свете вздор и суета сует, а между тем у него дрожали руки, ноги холодели и было жутко от мысли, что скоро Иван Дмитрич встанет и увидит, что он в халате. Он встал, прошелся и опять сел.
Вот он просидел уже полчаса, час, и ему надоело до тоски; неужели здесь можно прожить день, неделю и даже годы, как эти люди? Ну, вот он сидел, прошелся и опять сел; можно пойти и посмотреть в окно, и опять пройтись из угла в угол. А потом что? Так и сидеть всё время, как истукан, и думать? Нет, это едва ли возможно.
Андрей Ефимыч лег, но тотчас же встал, вытер рукавом со лба холодный пот и почувствовал, что всё лицо его запахло копченою рыбой. Он опять прошелся.
—Это какое-то недоразумение... — проговорил он, разводя руками в недоумении. — Надо объясниться, тут недоразумение...
В это время проснулся Иван Дмитрич. Он сел и подпер щеки кулаками. Сплюнул. Потом он лениво взглянул на доктора и, по-видимому, в первую минуту ничего не понял; но скоро сонное лицо его стало злым и насмешливым.
— Ага, и вас засадили сюда, голубчик! — проговорил он сиплым спросонок голосом, зажмурив один глаз. — Очень рад. То вы пили из людей кровь, а теперь из вас будут пить. Превосходно!
— Это какое-то недоразумение... — проговорил Андрей Ефимыч, пугаясь слов Ивана Дмитрича; он пожал плечами и повторил: — недоразумение какое-то...
Иван Дмитрич опять сплюнул и лег.
—Проклятая жизнь! — проворчал он. — И что горько и обидно, ведь эта жизнь кончится не наградой за страдания, не апофеозом, как в опере, а смертью; придут мужики и потащут мертвого за руки и за ноги в подвал. Брр! Ну, ничего... Зато на том свете будет наш праздник... Я с того света буду являться сюда тенью и пугать этих гадин. Я их поседеть заставлю.
Вернулся Мойсейка и, увидев доктора, протянул руку.
— Дай копеечку! — сказал он.
XVII
It was already getting dark. Ivan Dmitrich was laying in bed, burying his face in the pillow; the paralytic sat motionless, cried quietly and shook his lips. The fat peasant and former mail sorter were sleeping. It was quiet.
Andre Yefmich sat on Ivan Dmitrich’s bed and waited. But a half hour passed, and instead of Khobotov, Nikita entered the room holding in his grip a hospital gown, some linens and slippers.
— Please put them on, your worship, — he said quietly. — This here is your bed, this way, please— he added, indicating an empty, obviously recently carried in bed. — It is alright, God willing, you will get healthy.
Andre Yefimich realized everything. He, not saying a word, walked over to the bed indicated by Nikita, and sat down; seeing that Nikita was standing and waiting, he stripped naked, and felt ashamed. Then he put on the hospital gown; the trousers were very short, the over-shirt long, and the gown smelled of smoked fish.
— You will get healthy, God willing, — repeated Nikita.
He took in his grip Andre Yefimich’s clothes, exited and closed the door behind him.
“All the same… — thought Andre Yefimich, bashfully smelling the gown and feeling, that in his new outfit he was similar to an inmate. —It does not matter… does not matter, what is a suit, what is this uniform, what is this hospital gown…”
But how about a clock? And a notebook, that goes in the side pocket? And cigarettes? Where did Nikita take the clothes? Now, probably, until death itself he would not need to put on pants, a jacket, and boots. All this is somehow strange and even incomprehensible at first. Andre Efimich was also now convinced, that there was no difference between the house of mistress Belovoy and ward number six, that everything on this earth was nonsense and vanity of vanities, but meanwhile his hands were shaking, his legs were getting cold, and it was terrifying to think that soon Ivan Dmitrich would get up and see that he was in a robe. He got up, walked around and then sat again.
He was sitting already a half hour, an hour, and he was rankled to melancholy; is it really possible to stay here one day, a week, and even years, like these people? Well, he sat here, he walked around and sat again; it was possible to go look out the window, and again walk from one corner to the other. But then what? Sit this way the whole time, like a statue, and think? No, it would hardly be possible.
Andre Yefimich was lying down, but immediately got up, wiped the cold sweat off his forehead and sensed that his whole face smelled of smoked fish. He took a walk around again.
— This is some type of misunderstanding… — he uttered, throwing up his hands in bewilderment. — I need to explain, there is a misunderstanding…
At this time Ivan Dmitrich woke up. He sat up and supported his cheeks with his fists. He spat. Then he lazily glanced at the doctor and, apparently, in the first minute did not remember anything; but soon his drowsy face turned wicked and mocking.
— Aha, they put you here too, my dear! — he said with a hoarse, sleepy voice, squinting one eye. — Very happy. That you were drinking the blood of the people, and now they will drink from you. Excellent!
— This is some kind of misunderstanding… — said Andre Yefimich, frightened by the words of Ivan Dmitrich; he shrugged his shoulders and repeated…a misunderstanding of some kind…
Ivan Dmitrich spat again and laid down.
— Cursed life! — he muttered. — And what is bitter and offensive, is that this life will end even without reward for suffering, without apotheosis, like in an opera, but with death; peasants will come and drag the corpse by the arms and by the legs into the cellar. Brr! Well, no matter…but then on that day it will be our holiday… I will appear here from that world as darkness and frighten these awful creatures. I will make them turn gray.
Moshe returned and, seeing the doctor, extended out his hand.
— Give a kopek! — he said.